Совершенно замечательная вещь  - Хэнк Грин

Я вздохнула.

– Знаю, я просто… Черт возьми, ты же знаешь! Я была почти на месте!

– Ты почти дошла до следующей подсказки. Не хочу расстраивать, но их должно быть больше.

Пару недель спустя я сидела в кабине и нажимала на кнопки, пытаясь заставить самолет хоть что-то сделать. Жизнь для меня замедлилась. Когда все, кого вы знаете (включая президента Соединенных Штатов), говорят вам одно и то же, в конце концов вы прислушиваетесь. Кроме того, если тебя дважды почти убьют в течение одного дня, а затем ты неделями мучаешься от постоянной тупой боли, это немного вдохновляет на саморефлексию. Я думала не только о том, какой опасности себя подвергла, я также впервые обнаружила, что думаю о том, что в принципе когда-нибудь умру.

Я очень старалась освоиться в моей новой, более «закулисной» жизни. Мое имя все еще было нарицательным, но в настоящее время я в основном не работала. Мир знал, что только я могу добраться до ключа, и это означало, что я (и вся команда) очень активничали в Соме, но я не давала интервью и даже не снимала видео. Все пароли от социальных сетей я передала Робину. Если хотела что-то написать в твиттере, то отправляла пост ему. Робин редактировал записи и, прежде чем что-либо выложить, смотрел, хорошая ли это идея. Он публиковал некоторые соответствующие материалы в различных социальных сетях, чтобы поддерживать мои профили, но я пыталась читать книги и смотреть телевизионные шоу, а также медленно и методично работала над Последовательностью-767. Мне помогала огромная часть мира, и это сильно давило, а еще здорово отвлекало от глубокого непроходящего желания снова броситься в бой.

У меня появилась зависимость от внимания, склок и от причастности к чему-то столь огромному. После атак все стихло. Люди успокоились, потому что все мы оказались на одной стороне. Они привыкали к Карлам, словно те всегда там были и всегда будут. По сути, я больше не была нужна. Но зависимость необязательно связана с конкретной вещью; я говорю о ментальной уверенности, это ошибка в программном обеспечении вашего мозга. Несколько действительно замечательных людей поддерживали меня, старались держать в курсе, но я никогда не слезала с наркотика. Даже после того, как мне в телефоне отключили приложения, я продолжала заходить в твиттер через браузер.

Последовательность-767 не желала раскрывать свои секреты. Как только я попала в отсек БРЭО, посадка в самолет утратила свое значение и превратилась в банальное открытие люка. Но внутренняя часть самолета оказалась массивной и совершенно нормальной. Курсируя туда-сюда между Сном и Сомом, я собрала множество данных о самолете: в каком году он был изготовлен, какая у него модель (вы знали, что у самолетов есть модели?) и даже с какого точно судна эта копия. Я провела часы в симуляторах, неплохо изучила кабину и опросила пилотов, механиков и стюардесс, которые работали на 767-х. Безрезультатно.

Во всяком случае, именно этим я занималась, когда взволнованный Робин разбудил меня. Довольно странный поступок с его стороны. Он сидел на краю моей кровати в этой своей бордовой рубашке. Позади него стояли Энди и Миранда. Чертовски странно.

– Эйприл, у меня важные и плохие новости.

Собравшись с духом, я сказала:

– Звучит плохо. И важно.

Его губы сжались в тонкую линию. Дурной знак.

– Защитники решили Последовательность-767.

– Это невозможно, – возразила я, чувствуя облегчение. – Только у меня есть к нему доступ.

– Видимо, доступ не нужен. Миранда?

– Я уделяла недостаточно внимания коду, – начала она. – Оказывается, он завершен. Если его скомпилировать, это полная программа. Тем не менее она запрашивает ключ.

– Разве весь код не состоит из ключей? – спросила я.

– В некотором смысле да. Мы считали, что код бесполезен, пока у нас нет всех частей. Так что все они одинаково важны. Но теперь у нас есть все, и он просит какой-то пароль. Мы думаем, этот пароль – это то, над чем ты работаешь в Последовательности-767.

– Но если это правда, то откуда он у Защитников?

– Мы не знаем, – снова вмешался Робин, – просто знаем, что они решили Последовательность и прямо сейчас предпринимают действия, основываясь на этой информации. Мы не знаем, что именно они делают, но что-то происходит.

– Они выпустили заявление? Возможно, они просто блефуют, чтобы вывести нас из себя. – Теперь я окончательно стряхнула дрему, но все еще не могла поверить в услышанное.

– Нет, я слышал это от Питера Петравики. – Ему было почти физически больно это говорить.

– Зачем он с тобой связался?

– Он не связывался. – Внезапно все перестали смотреть мне в глаза. – Он сказал своему агенту.

– Его агент работает у вас?

– Его агентом является Дженнифер Патнэм.

Много мыслей одновременно пронеслось в моей голове, ни одна из них не была хорошей.

– Дженнифер Патнэм – мой агент, – очень медленно сказала я Робину, который изо всех сил старался выдержать мой взгляд.

– Она также агент мистера Петравики.

– Продолжай, – велела я и не узнала собственный голос. До этого момента я даже не сознавала, как зла.

– Она взяла его вскоре после тебя. Первой в индустрии поняла значение Карлов и решила, что обязана собрать всех связанных с делом клиентов. Я с ней ругался, говорил, что его поступки отвратительные и опасные. Она заявила, мол, мы работаем не за тем, чтобы решать, кто прав, кто нет, и пригрозила уволить меня и через суд запретить мне с тобой работать.

– Сколько ты об этом знаешь?! – почти крикнула я.

Он явно хотел объясниться, но я не просила объяснений, поэтому Робин просто сказал:

– Несколько месяцев.

– Месяцев, – повторила я. – То есть все время, пока Патнэм пыталась заставить меня лично встретиться с Петравики… вот те месяцы? Интервью, которое всегда окажется выгоднее для профессионального спорщика, а не для двадцатитрехлетнего графического дизайнера? Но какое это имеет значение, ведь в любом случае деньги шли в карман Патнэм? – Я замолчала, и Робин хотел заговорить, но я его перебила: – Месяцы, пока мистер Петравики взахлеб поддерживал экстремистов, которые убивали сотни людей и пытались убить меня? Но, эй, надо позаботиться об агентстве, так что давай просто опустим голову и будем обслуживать наших клиентов? Эти месяцы?

– Эйприл, мне очень жаль, когда я… мне пришлось молчать…

– Вон! – закричала я. Почему-то я не плакала. Мне казалось, я должна плакать, но не нашла внутри ничего, кроме гнева.

Губы Робина сжались, а лицо исказилось. Он едва не плакал, но просто встал с кровати.

– Если я тебе понадоблюсь…

– Извини, если я неясно выразилась, ты уволен, – холодно прервала я.

Робин молча повернулся и вышел из комнаты.